Интервью И.С. Черкасова в газете «Интербизнес»
Взять интервью у генерального директора «Зенита» оказалось делом не таким простым. Несколько дней Илья Сергеевич переносил нашу встречу, ссылаясь на отсутствие времени. И лишь когда узнал, что разговор пойдет не о футболе, и не о «Зените», мгновенно согласился. С явным облегчением в голосе.
Черкасов встретил меня в своем кабинете в офисе «Зенита» на улице Некрасова. На заваленном всевзможными бумагами стол секретарша едва нашла место для чашки чая.
Илья Черкасов работате в питерском клубе уже полтора года. За это время среди болельщиков и журналистов он успел заработать себе репутацию прожженого циника и абсолютно равнодушного к футболу человека. Насколько это правда, мне и предстояло выяснить в ходе более чем часового разговора.
- Вы неодократно говорили, что к футболу равонушны. Можете вспомнить свои ощущения, когда узнали, что будете работать в «Зените»?
- Да, я не фанат, не болельщик «Зенита», я не заражаюсь футболом и переживаниями, с ним связанными настолько, чтобы это затмевало другие краски. Чем, наверное, от многих и отличаюсь. Любое дело, которое является в некотором смысле процессом творческим, будь то бизнес или футбол, как правило окружено людьми, которые фанатеют – в той или иной степени – на предмете. Вот от этого некоего среднего я и отличаюсь. Это не есть равнодушие, это просто отсутствие болезни. А первая моя реакция – едва ли ее можно вспомнить, я не думаю, что она была связана с какой-то оценкой специфики бизнеса или с возможными карьерными изменениями. У меня было несколько предложений по работе, в основном из Москвы. И большим позитивом по отношению к работе в «Зените» было то, что не надо уезжать из Питера. Все-таки, я – человек семейный... Когда я работал в Мариинском театре, я точно также не испытывал бурных эмоций. Хотя многие называли меня театральным человеком. Нет, я не театральный человек, просто я имею представление о том, чем занимаюсь, опыт, готовность что-то делать для театра и актеров. Я уверен, что подобный подход к работе эффективен, чем горение.
- Кем вы хотели стать в детстве? Была ли у вас мечта?
- Да, я хотел быть хозяином итальянского ресторана.
- Почему именно ресторана, и почему итальянского?
- Не знаю, может любил покушать, или пицца нравилась. А может, Буратино начитался... Я уже не помню. Помню только, что у других детей были абстрактные желания – летать на Луну, быть полярником, а я хотел владеть рестораном.
- Сейчас мечта осталась?
- Сейчас детство прошло, и я прекрасно понимаю, сколько нужно приложить усилий и средств, чтобы открыть ресторан. Поэтому, нет.
- Вас часто называют циником. Это комплимент для вас или оскорбление? Если это действительно правда, то когда вы им стали?
- Те, кто часто кого-то кем-то называют, они... В общем... Что есть называть? Употреблять какие-то слова для обозначения того или иного предмета. Мало кто знаком со знанием философии цинизма, происхождением слова «циник». Поэтому я к этому отношусь, как к определению, которые дали мне какие-то люди.
- Что вы купили себе на вашу первую приличную зарплату?
- Поскольку мои первые солидные заработки были легитимными, а сегодняшнее «приличное» сильно отличалось от того, что тогда было принято в обществе, то на первый свой заработок я купил выпивки, еды, отметил как следует, может быть даже кого-то соблазнил, сейчас уже не помню. В общем, пушистый платочек маме я не покупал, ничего подобного.
- Какое у вас образование?
- Нет, я закончил экономический факультет ленинградского государственного университета, чем не кичусь, пожалуй, только по тому, что редко приходится упоминать это обстоятельство.
- Образование помогло вам в жизни? Имеется в виду не диплом, а знания.
- Я совершенно убежден, что если человек не продолжает заниматься наукой после окончания учебного заведения, то полученные знания ему никак не могут ему пригодиться. А пригодиться могут лишь методические приемы. Учебное заведение должно закладывать качества твоих взаимоотношений со знаниями, которые можно будет когда-либо применить.
- В студенчестве вы были разгильдяем, или скорее аскетом?
- Если бы я был деканом факультета, на котором учился, то я бы, наверное, добился бы того, чтобы меня все-таки исключили. У них это сделать не получилось. Я был очень защищен всякими разными обстоятельствами, включая всевозможные справки. Я был очень плохим студентом, прогуливал все, что можно, постоянно приносил какие-то бумажки, иногда не приносил. Единственное, что я делал честно – это сдавал экзамены. В удобное для себя время. Правда, однажды меня все-таки чуть не исключили – в тот год отменили возможность переноса сессии из-за болезни, а я иначе и не сдавал. Со мной устали бороться, предпринимали какеи-то меры. Но в итоге, я все-таки остался студентом.
- Как вы относитесь ко своим подчиненным?
- Вы знаете, мне сложно рассуждать об этом, сидя здесь, в своем кабинете. Скажу вам одну простую вещь – я в отношениях с подчиненными стараюсь придерживаться той схемы, которую сам для себя нарисовал и которую считаю единственно правильной. Конечно, я готов ее корректировать в зависимости от обстоятельств. Мое отношение к подчиненным – это маска. Я люблю вас, но я вас уволю, если вы будете плохо работать. А вообще, я сентиментален, как жуткие нацистские офицеры, которые плакали на оперных спектаклях, а потом шли и гнали народ в печи (ой, чувствую, после этого интервью меня начнут с ними сравнивать). Дело есть дело, чувство есть чувство. Но я стараюсь входить в их положение.
- Вам наверняка приходится грубить подчиненным. Вы чувствуете после этого чувство вины?
- Если я сорвался, если это за пределами допустимого, то да, я же не робот. Хотя жаль, что на работе не робот. Но я могу иногда сорваться абсолютно искренне, и потом мне жалко. Но мне жалко не того, на кого я сорвался, а того, что я такой неумеха, буду исправляться.
- Вы говорили про маску... Как часто вы ее надеваете? И когда вас можно увидеть без нее?
- Ну вот сейчас, когда мы с вами разговариваем – я без маски. Но если вы зададите мне вопрос, не касающийся моей личности, например, о социально-политической ситуации, я сразу накину какой-нибудь соотсетствующий бушлатик. Когда я рассказываю факты из своей биографии, я не обременен служебными рамками. В мою задачу не входит создание позитивного образа лидера. Поэтому я совершенно свободен, когда рассказываю о себе, и устал я совершенно искренне. И вообще – маски это очень условно. Ведь чтобы казаться естественным, тоже иногда нужно одевать маску. На самом деле у меня память слабая и мышление беспорядочное. Поэтому я очень долго тренировался, заставлял себя не врать, потому что ингода путался в собственном вранье, и это меня подводило.
- Есть ли у вас хобби?
- Нет, и никогда не было. Во всяком случае, в общепринятом смысле – марок не собираю, лобзиком ничего не выпиливаю.
- Но как-нибудь, все-таки, расслабляетесь? У каждого есть хотя бы бзики...
- Я достаточно «всеяден». Могу играть в тетрис, могу ручкой водить по листу, бумажку комкать... Раньше еще мог линейные уравнения решать между делом, сейчас уже вряд ли. Было дело, играли с другом по сети в компьютерные игры. Еще сменил в жизни два десятка видов спорта. Самых разных. Исключительно потому, что я именно не подвержен хоббизму.
- Что это были за виды спорта?
- Фехтовал какое-то время, боролся, дрался. У меня разряды по лыжам, по бегу. В советское время в школу на уроки физкультуры часто приходили тренеры из разных спортшкол и говорили: «Мальчик, пойдем туда-то или туда-то». И я шел...
- А если тренер на вас, к примеру, начинал орать?..
- Вот это и была одна из тех причин, почему я уходил. Не потому, что я обижался, а потому, что мне было неинтересно заниматься в некомфортных условиях. Я не на столько, условно говоря, хотел заниматься вольной борьбой, чтобы разбираться в лексических построениях человека, который всем этим руководит.
- Чего вы в жизни боитесь?
- Я боюсь смерти близких людей. Я боюсь когда стреляют. Можно еще назвать несколько вещей подобного плана. Я не боюсь мелких неприятностей, не боюсь много чего, чего правильнее было бы бояться: осложнения каких-то взаимоотношений, братвы... И все не потому, что я такой смелый, просто у меня громадный опыт и мой, и близких мне людей. Я многого не боюсь в силу своей защищенности.
- А на самолете не боитесь летать?
- Не могу сказать, что мне доставляет удовольствие смотреть на десять тысяч метров вниз. Но я, все-таки, математик по образованию. Существует теория вероятности, и вероятность того, что самолет упадет – ничтожна. Поэтому, если я могу добраться по воздуху за два часа, вместо того, чтобы два дня ехать на поезде, я лечу. В поезде, например, могу захлебнуться водкой или подавиться бутербродом и точно так же умереть.
- Расскажите про ваших детей.
- У меня их трое. Старшая дочка учится в институте, двое сыновей – в школе.
- То есть, на собрания родительские приходится ходить?
- Нет, на собрания не хожу. А вот просто в школу приходится. Часто вызывают из-за бесконечных прогулов и плохой успеваемости.
- Вы любите путешествовать?
- Не могу сказать, что люблю. Просто я по натуре – бродяга. Мне комфортно в гостях, мне замечательно в нормальных хороших гостиницах. Я легко переношу дорогу и смену часовых поясов. Мне нравятся свежие впечатления в любом виде. А их, естественно, с годами все меньше. В силу профессиональной деятельности я страшно много путешествовал.
- Какой-то уголок земли произвел на вас впечатление?
- Много чего произвело. Все связано со временем, с определенными обстоятельствами. Я люблю Нью-Йорк образца 1988 года. Но не могу сказать, что Нью-Йорк – мой любимый город. Мой любимый город – Париж. Говорят, там арабов сейчас стало втрое больше. Лондон люблю, наверное. Но не старше 1993 года.
- Есть ли что-то, что вы хотели получить в жизни, но до сих пор не получили?
- Безусловно (после долгой паузы). Мне бы хотелось быть достаточно богатым, чтобы никогда не работать и ни к чему не стремиться. Но я не думаю, что эта мечта осуществима, потому что у меня изначально слишком большие запросы.
- Был ли у вас в жизни период, когда вы отчаялись и вам хотелось все бросить?
- Естественно, как и у каждого человека, у меня в жизни были периоды, когда мне ничего не хотелось делать, хотелось наложить на себя руки.
- Руки наложить?! Неужели с вами такое могло быть?
- Почему нет? Хотелось и моглось, конечно, разные вещи. Формулировка, скорее, была такая: «Вот хорошо бы сейчас повеситься!».
- Вы любите выпить?
- Сам по себе алкоголь меня не интересует. Красное вино, безусловно, неплохо. Но все зависит от компании и набора закусок. Я предпочитаю виски. И вообще, очень хорошо отношусь к выпиванию. Но, опять же, все зависит от обстоятельств.
- Вы не всегда работали начальником. Как вам работалось подчиненным?
- Я, вообще-то, и сейчас – подчиненный. Но скажу вам, что когда я был низшим звеном системы, мне было очень хорошо и легко. Это были лучшие годы моей жизни. Я ни за что не отвечал, получал для своего возраста приличные деньги. Что еще нужно 20-летнему молодому человеку?
- Что-нибудь в жизни все еще может стать для вас откровением?
- (задумывается) Я думаю, разнообразные проявления незнакомых качеств людей. Плохому я не удивляюсь, только позитивным эмоциям. Я не утратил радости восхищаться чужому успеху, фразе, прыжку, мазку... Когда это закончится, пора «в ящик». Конечно, собственные дети должны радовать. По настоящему человек счастлив лишь тогда, когда его приятно удивляют дети. А я удивляюсь.
Татьяна Копылова
Взять интервью у генерального директора «Зенита» оказалось делом не таким простым. Несколько дней Илья Сергеевич переносил нашу встречу, ссылаясь на отсутствие времени. И лишь когда узнал, что разговор пойдет не о футболе, и не о «Зените», мгновенно согласился. С явным облегчением в голосе.
Черкасов встретил меня в своем кабинете в офисе «Зенита» на улице Некрасова. На заваленном всевзможными бумагами стол секретарша едва нашла место для чашки чая.
Илья Черкасов работате в питерском клубе уже полтора года. За это время среди болельщиков и журналистов он успел заработать себе репутацию прожженого циника и абсолютно равнодушного к футболу человека. Насколько это правда, мне и предстояло выяснить в ходе более чем часового разговора.
- Вы неодократно говорили, что к футболу равонушны. Можете вспомнить свои ощущения, когда узнали, что будете работать в «Зените»?
- Да, я не фанат, не болельщик «Зенита», я не заражаюсь футболом и переживаниями, с ним связанными настолько, чтобы это затмевало другие краски. Чем, наверное, от многих и отличаюсь. Любое дело, которое является в некотором смысле процессом творческим, будь то бизнес или футбол, как правило окружено людьми, которые фанатеют – в той или иной степени – на предмете. Вот от этого некоего среднего я и отличаюсь. Это не есть равнодушие, это просто отсутствие болезни. А первая моя реакция – едва ли ее можно вспомнить, я не думаю, что она была связана с какой-то оценкой специфики бизнеса или с возможными карьерными изменениями. У меня было несколько предложений по работе, в основном из Москвы. И большим позитивом по отношению к работе в «Зените» было то, что не надо уезжать из Питера. Все-таки, я – человек семейный... Когда я работал в Мариинском театре, я точно также не испытывал бурных эмоций. Хотя многие называли меня театральным человеком. Нет, я не театральный человек, просто я имею представление о том, чем занимаюсь, опыт, готовность что-то делать для театра и актеров. Я уверен, что подобный подход к работе эффективен, чем горение.
- Кем вы хотели стать в детстве? Была ли у вас мечта?
- Да, я хотел быть хозяином итальянского ресторана.
- Почему именно ресторана, и почему итальянского?
- Не знаю, может любил покушать, или пицца нравилась. А может, Буратино начитался... Я уже не помню. Помню только, что у других детей были абстрактные желания – летать на Луну, быть полярником, а я хотел владеть рестораном.
- Сейчас мечта осталась?
- Сейчас детство прошло, и я прекрасно понимаю, сколько нужно приложить усилий и средств, чтобы открыть ресторан. Поэтому, нет.
- Вас часто называют циником. Это комплимент для вас или оскорбление? Если это действительно правда, то когда вы им стали?
- Те, кто часто кого-то кем-то называют, они... В общем... Что есть называть? Употреблять какие-то слова для обозначения того или иного предмета. Мало кто знаком со знанием философии цинизма, происхождением слова «циник». Поэтому я к этому отношусь, как к определению, которые дали мне какие-то люди.
- Что вы купили себе на вашу первую приличную зарплату?
- Поскольку мои первые солидные заработки были легитимными, а сегодняшнее «приличное» сильно отличалось от того, что тогда было принято в обществе, то на первый свой заработок я купил выпивки, еды, отметил как следует, может быть даже кого-то соблазнил, сейчас уже не помню. В общем, пушистый платочек маме я не покупал, ничего подобного.
- Какое у вас образование?
- Нет, я закончил экономический факультет ленинградского государственного университета, чем не кичусь, пожалуй, только по тому, что редко приходится упоминать это обстоятельство.
- Образование помогло вам в жизни? Имеется в виду не диплом, а знания.
- Я совершенно убежден, что если человек не продолжает заниматься наукой после окончания учебного заведения, то полученные знания ему никак не могут ему пригодиться. А пригодиться могут лишь методические приемы. Учебное заведение должно закладывать качества твоих взаимоотношений со знаниями, которые можно будет когда-либо применить.
- В студенчестве вы были разгильдяем, или скорее аскетом?
- Если бы я был деканом факультета, на котором учился, то я бы, наверное, добился бы того, чтобы меня все-таки исключили. У них это сделать не получилось. Я был очень защищен всякими разными обстоятельствами, включая всевозможные справки. Я был очень плохим студентом, прогуливал все, что можно, постоянно приносил какие-то бумажки, иногда не приносил. Единственное, что я делал честно – это сдавал экзамены. В удобное для себя время. Правда, однажды меня все-таки чуть не исключили – в тот год отменили возможность переноса сессии из-за болезни, а я иначе и не сдавал. Со мной устали бороться, предпринимали какеи-то меры. Но в итоге, я все-таки остался студентом.
- Как вы относитесь ко своим подчиненным?
- Вы знаете, мне сложно рассуждать об этом, сидя здесь, в своем кабинете. Скажу вам одну простую вещь – я в отношениях с подчиненными стараюсь придерживаться той схемы, которую сам для себя нарисовал и которую считаю единственно правильной. Конечно, я готов ее корректировать в зависимости от обстоятельств. Мое отношение к подчиненным – это маска. Я люблю вас, но я вас уволю, если вы будете плохо работать. А вообще, я сентиментален, как жуткие нацистские офицеры, которые плакали на оперных спектаклях, а потом шли и гнали народ в печи (ой, чувствую, после этого интервью меня начнут с ними сравнивать). Дело есть дело, чувство есть чувство. Но я стараюсь входить в их положение.
- Вам наверняка приходится грубить подчиненным. Вы чувствуете после этого чувство вины?
- Если я сорвался, если это за пределами допустимого, то да, я же не робот. Хотя жаль, что на работе не робот. Но я могу иногда сорваться абсолютно искренне, и потом мне жалко. Но мне жалко не того, на кого я сорвался, а того, что я такой неумеха, буду исправляться.
- Вы говорили про маску... Как часто вы ее надеваете? И когда вас можно увидеть без нее?
- Ну вот сейчас, когда мы с вами разговариваем – я без маски. Но если вы зададите мне вопрос, не касающийся моей личности, например, о социально-политической ситуации, я сразу накину какой-нибудь соотсетствующий бушлатик. Когда я рассказываю факты из своей биографии, я не обременен служебными рамками. В мою задачу не входит создание позитивного образа лидера. Поэтому я совершенно свободен, когда рассказываю о себе, и устал я совершенно искренне. И вообще – маски это очень условно. Ведь чтобы казаться естественным, тоже иногда нужно одевать маску. На самом деле у меня память слабая и мышление беспорядочное. Поэтому я очень долго тренировался, заставлял себя не врать, потому что ингода путался в собственном вранье, и это меня подводило.
- Есть ли у вас хобби?
- Нет, и никогда не было. Во всяком случае, в общепринятом смысле – марок не собираю, лобзиком ничего не выпиливаю.
- Но как-нибудь, все-таки, расслабляетесь? У каждого есть хотя бы бзики...
- Я достаточно «всеяден». Могу играть в тетрис, могу ручкой водить по листу, бумажку комкать... Раньше еще мог линейные уравнения решать между делом, сейчас уже вряд ли. Было дело, играли с другом по сети в компьютерные игры. Еще сменил в жизни два десятка видов спорта. Самых разных. Исключительно потому, что я именно не подвержен хоббизму.
- Что это были за виды спорта?
- Фехтовал какое-то время, боролся, дрался. У меня разряды по лыжам, по бегу. В советское время в школу на уроки физкультуры часто приходили тренеры из разных спортшкол и говорили: «Мальчик, пойдем туда-то или туда-то». И я шел...
- А если тренер на вас, к примеру, начинал орать?..
- Вот это и была одна из тех причин, почему я уходил. Не потому, что я обижался, а потому, что мне было неинтересно заниматься в некомфортных условиях. Я не на столько, условно говоря, хотел заниматься вольной борьбой, чтобы разбираться в лексических построениях человека, который всем этим руководит.
- Чего вы в жизни боитесь?
- Я боюсь смерти близких людей. Я боюсь когда стреляют. Можно еще назвать несколько вещей подобного плана. Я не боюсь мелких неприятностей, не боюсь много чего, чего правильнее было бы бояться: осложнения каких-то взаимоотношений, братвы... И все не потому, что я такой смелый, просто у меня громадный опыт и мой, и близких мне людей. Я многого не боюсь в силу своей защищенности.
- А на самолете не боитесь летать?
- Не могу сказать, что мне доставляет удовольствие смотреть на десять тысяч метров вниз. Но я, все-таки, математик по образованию. Существует теория вероятности, и вероятность того, что самолет упадет – ничтожна. Поэтому, если я могу добраться по воздуху за два часа, вместо того, чтобы два дня ехать на поезде, я лечу. В поезде, например, могу захлебнуться водкой или подавиться бутербродом и точно так же умереть.
- Расскажите про ваших детей.
- У меня их трое. Старшая дочка учится в институте, двое сыновей – в школе.
- То есть, на собрания родительские приходится ходить?
- Нет, на собрания не хожу. А вот просто в школу приходится. Часто вызывают из-за бесконечных прогулов и плохой успеваемости.
- Вы любите путешествовать?
- Не могу сказать, что люблю. Просто я по натуре – бродяга. Мне комфортно в гостях, мне замечательно в нормальных хороших гостиницах. Я легко переношу дорогу и смену часовых поясов. Мне нравятся свежие впечатления в любом виде. А их, естественно, с годами все меньше. В силу профессиональной деятельности я страшно много путешествовал.
- Какой-то уголок земли произвел на вас впечатление?
- Много чего произвело. Все связано со временем, с определенными обстоятельствами. Я люблю Нью-Йорк образца 1988 года. Но не могу сказать, что Нью-Йорк – мой любимый город. Мой любимый город – Париж. Говорят, там арабов сейчас стало втрое больше. Лондон люблю, наверное. Но не старше 1993 года.
- Есть ли что-то, что вы хотели получить в жизни, но до сих пор не получили?
- Безусловно (после долгой паузы). Мне бы хотелось быть достаточно богатым, чтобы никогда не работать и ни к чему не стремиться. Но я не думаю, что эта мечта осуществима, потому что у меня изначально слишком большие запросы.
- Был ли у вас в жизни период, когда вы отчаялись и вам хотелось все бросить?
- Естественно, как и у каждого человека, у меня в жизни были периоды, когда мне ничего не хотелось делать, хотелось наложить на себя руки.
- Руки наложить?! Неужели с вами такое могло быть?
- Почему нет? Хотелось и моглось, конечно, разные вещи. Формулировка, скорее, была такая: «Вот хорошо бы сейчас повеситься!».
- Вы любите выпить?
- Сам по себе алкоголь меня не интересует. Красное вино, безусловно, неплохо. Но все зависит от компании и набора закусок. Я предпочитаю виски. И вообще, очень хорошо отношусь к выпиванию. Но, опять же, все зависит от обстоятельств.
- Вы не всегда работали начальником. Как вам работалось подчиненным?
- Я, вообще-то, и сейчас – подчиненный. Но скажу вам, что когда я был низшим звеном системы, мне было очень хорошо и легко. Это были лучшие годы моей жизни. Я ни за что не отвечал, получал для своего возраста приличные деньги. Что еще нужно 20-летнему молодому человеку?
- Что-нибудь в жизни все еще может стать для вас откровением?
- (задумывается) Я думаю, разнообразные проявления незнакомых качеств людей. Плохому я не удивляюсь, только позитивным эмоциям. Я не утратил радости восхищаться чужому успеху, фразе, прыжку, мазку... Когда это закончится, пора «в ящик». Конечно, собственные дети должны радовать. По настоящему человек счастлив лишь тогда, когда его приятно удивляют дети. А я удивляюсь.
Татьяна Копылова